3 марта

В Александровском дворце Государыня по-прежнему ничего не знала, что с Государем. В мучительной тревоге Она пишет ему письма каждый день: «Любимый, душа души моей, моя крошка — ах как сердце обливается кровью за Тебя! Схожу с ума, на зная совершенно ничего кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия. Хотела бы знать, добрались ли до Тебя сегодня двое юнцов, которых я отправила Тебе с письмами? Это письмо передаст Тебе жена офицера. Ах, ради Бога, хоть строчку! Ничего не знаю о Тебе, только раздирающие сердце слухи».

В эти тревожные дни Государыня как всегда уповала на помощь Божью. В письме Государю она отмечала: «Ах, мой ангел, Бог над всеми — я живу только безграничной верой в Него! Он — наше единственное упование. «Господь Сам милует и спасет их», — написано на большой иконе. У нас был чудный молебен и акафист перед иконой Божье Матери, которую принесли в зеленую спальню, где дети все лежали — это очень ободрило. Поручила их и тебя Ее святому попечению. Потом ее пронесли через все комнаты. Все кругом черно, как ночь, но Бог над всем. Мы не знаем путей Его, ни того как Он поможет, но Он услышит все молитвы».

3 марта до Императрицы Александры Феодоровны доходят отдаленные слухи об «отречении» Императора Николая II. Поразительно, с какой глубокой мудростью и знанием великой души своего Супруга, отреагировала Государыня на эти слухи. Как было бы хорошо если бы сегодняшние люди обладали хоть малейшей долей величия духа последней Русской Царицы! Во всем том же письме Государю она пишет: «Только что был Павел [Великий Князь Павел Александрович — авт.] — рассказал мне всё. Я вполне понимаю Твой поступок, о, мой Герой! Я знаю, что Ты не мог подписать противного тому, в чем Ты клялся на своей коронации. [курсив — авт.] Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и клянусь жизнью, мы увидим Тебя снова на твоем престоле, вознесенном обратно Твоим народом и войсками во славу Твоего царства. Ты спас царство своего сына, и страну, и

свою святую чистоту, и (Иуда Рузский) Ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране».

Вдумаемся в эти слова Царицы: «Я вполне понимаю Твой поступок, о, мой Герой! Я знаю, что Ты не мог подписать противного тому, в чем Ты клялся на своей коронации…». Она понимала и была уверена в своем Августейшем Супруге. Зато, мы теперь, через сто с лишним лет все «знаем», судим вкривь и вкось о Божьем Помазаннике, должен был Он или нет делать то или это, почему он «отрекся», не «призвал» армию, не «повесил», не «расстрелял» и т.д. Заметим, что Государыня уверена, что Император передал престол Цесаревичу и нет никакого упоминания о Великом Князе Михаиле Александровича. Однако в позднейших воспоминаниях появится утверждение о том, что Императрице сообщили об отречении в пользу Великого Князя. Княгиня О.В. Палей писала, со слов своего супруга Великого Князя Павла Александровича: «В тот же день, 3 марта, в одиннадцать утра Великий Князь был у Государыни. Павел тихонько подошел к Государыне и приник к руке долгим поцелуем, не в силах говорить. Сердце стучало молотком. Государыня выглядела скромно и просто как сиделка. Безмятежность ее взгляда потрясала. «— Дорогая Аликс», — сказал наконец Великий Князь, — я пришел побыть с Тобой в эту трудную минуту. Государыня посмотрела ему в глаза. — Ники жив? — спросила Она. — Жив — поспешно сказал Великий Князь, — но мужайся. Ведь Ты храбрая. Сегодня, третьего марта, в час ночи, Он отрёкся от престола в пользу Михаила. Государыня вздрогнула и опустила голову как бы в молитве. Потом выпрямилась. «— Если отрекся», — сказала Она, — значит так надо. Я верю в милость Божию. Господь нас не оставит».

Но после разговора с Великим Князем силы оставили Императрицу. Ю.А. Ден вспоминала: «Появилась Государыня. Лицо искажено страданием, в глазах слезы. Она не шла, а скорее спотыкалась. Я бросилась к Ней, чтобы поддержать и проводить к письменному столу, расположенному в простенке между окнами. Взяв меня за руки, Ее Величество с мукой проронила: —

Abdiqué! (Отрекся! фр.). Бедный … совсем один там … Боже! Сколько Он пережил! И меня нет рядом, чтобы Его утешить».

Примечательно, что воспоминания Ю. Ден опровергают утверждения, что Государыня изначально получила сообщение об отречении Императора в пользу Великого Князя Михаила Александровича: «Государыня сообщила мне, что Его Величество отрекся в пользу Цесаревича. — Теперь моего мальчика отберут у меня, — убивалась Она. — Говорят, что будет назначен регент».

Государыня Императрица сказала А.А. Танеевой (Вырубовой): «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России, но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты».

Утром 3 марта Государь, следовавший в Ставку записал в дневнике: «Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилев». Из нескольких источников следует, что по дороге Государь посла Великому Князю Михаилу Александровичу телеграмму. Более-менее, подробно о ней написал начальник контрразведки Временного правительства полковник Б.В. Никитин: «Много лет появились сведения, что Государь послал Великому Князю со станции Сиротино следующую телеграмму: «№ 218. Подана 3-го марта — 14 ч. 56 м. Передана Петроград 3-го 15 ч. 10 м. Его Императорскому Величеству. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если им огорчил тебя, и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным тебе братом. Возвращаюсь в Ставку, откуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и нашей Родине. Твой Ники». Однако возможность отправления Государем этой телеграммы — сомнительно. 3 марта Император Николай II по-прежнему лишён свободы. Его корреспонденция и любые контакты находятся под строжайшим контролем со стороны заговорщиков. Государь вплоть до 4 марта не отправил ни одного известия свой семье. Жена Великого

Князя Михаила Александровича графиня Н.С. Брасова, её супруг никогда не получал этой телеграммы.

Много неясного и расхождениями дневниковых записей Государя с иными источниками о времени отъезда из Пскова и приезда в Могилёв. Так, в дневниковой записи от 2 марта говорится: ««В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого». В мемуарах А.А. Мордвинова утверждается: «Наступило утро 3-го марта. Наш поезд, вышедший в три часа ночи из Пскова, уже двигался по направлению к Могилеву, в Ставку». В воспоминаниях генерала Ю.Н. Данилова указывается: «Около 3 часов ночи на 3 марта депутаты выехали обратно в Петроград; часом же ранее оба литерных поезда, последовательно один за другим медленно и бесшумно отошли от ст. Псков в направлении на Двинск, увозя отрекшегося Императора и его Свиту в Ставку…».

Кстати, сведения о том, что Императорский поезд отбыл из Пскова в Ставку в 2 часа ночи, а не в час, как сказано в «дневнике» Императора Николая II, находим и в камер-фурьерском журнале: «В 2 часа ночи Императорский поезд отбыл со станции «Псков» в Ставку». Тоже самое касается и времени прибытия в Могилев. Время, указанное в дневнике (8.20) опровергается воспоминаниями полковник В.М. Пронина: «Было 20 час. 20 мин., когда я на автомобиле подъехал к вокзалу Царской ветки. Стоял холодный мартовский вечер с ветром и мелким снегом, и потому, прибыв на вокзал, я зашел в павильон погреться. Там уже был генерал Алексеев, который сидел за столом и разговаривал с генералом Лукомским, и человек 30 офицеров. Царский поезд запаздывал. Спустя некоторое время, дежурный по станции офицер подошел к ген. Алексееву и доложил, что поезд подходит. Все вышли на перрон и выстроились по старшинству чинов. Вот вдали показались огни паровоза; поезд подходил; мимо меня тихо потянулись царские с вензелями темно-синие вагоны». Согласно Пронину, царский поезд прибыл в Могилёв около 21 часа 3 марта. Именно такое время прибытия прямо называет и генерал Д.Н.

Дубенский: «Около 9 часов Государь прибыл в Могилев. Поезд тихо подошел к «военной» длинной, пустынной, открытой платформе».

По воспоминаниям А.А. Мордвинова: «Государь и после отречения продолжал сохранять не только для нас его любящих, но и для людей посторонних, равнодушных, все то присущее Ему величие, которые эти последние думали с Него снять. Это замечалось и чувствовалось мною как во время остановки на станциях, так и по приезде в Могилёв».

По словам Мордвинова, Государь ушел глубоко в себя. Желая хоть как-то приободрить Его, Мордвинов сказал: «Ничего Ваше Величество. Не волнуйтесь очень, ведь Вы не напрашивались на престол, а, наоборот, Вашего предка в такое же подлое время приходилось долго упрашивать, и только уступая настойчиво воле народа, он, к счастью России, согласился нести этот тяжелый крест. Нынешняя воля народа, говорят, думает иначе… что ж, пускай попробуют, пускай управляются сами, если хотят. Насильно мил не будешь, только что из этого выйдет». Государь приостановился и вдруг с болью и непередаваемой горечью воскликнул: «Уж и хороша эта воля народа!». Государь прекрасно понимал, что не воля народа привела Его и Россию к этим страшным дням, а воля злейших врагов России, Престола и того самого народа.

В дневниковой записи Государя от 3 марта говорится, что по прибытии в Могилёв он «принял Алексеева в вагоне», а потом «в 91/2 перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырёххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!». Эта запись также расходится с объективными источниками. В «дневнике» утверждается, что об «отречении» Михаила Александровича Государь узнал от Алексеева, который принёс это известие от Родзянко. Но дело в том, что Алексеев узнал о решении Великого Князя не от Родзянко, а от Гучкова примерно в 18 ч. 30 мин. 3 марта. Разговор же по прямому проводу между Алексеевым и Родзянко состоялся не раньше 23 ч., то есть после его

встречи с Государем. Если бы Алексеев собирался доложить Государю об «отречении» Михаила Александровича, то логично было предположить, что он это сделал бы сразу при встрече в вагоне, а не глубокой ночью. Тогда бы и запись в дневнике сообщала бы, что Алексеев пришёл с «последними известиями от Гучкова». Далее, в «дневнике» говорится, что манифест Великого Князя «кончается четырёххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания». Интересно, откуда Государь узнал об этом? Ведь Гучков ясно сообщил Алексееву, что «срок созыва [Учредительного] собрания не определён», и ни слова не сказал ни о выборах, ни об их основе (прямого, равного, тайного, общего голосования, о так называемой «четырёххвостке». Кстати, нет об этом упоминаний и в разговоре М.В. Алексеева с М.В. Родзянко вечером 3 марта. О том, что Государь при своём прибытии в Могилёв ещё ничего не знал о «манифесте» Великого Князя, видно из воспоминаний А.А. Мордвинова, который писал, что 4 марта «весть об отказе Михаила Александровича принять власть до Учредительного собрания к нам тогда ещё не дошла». Об этом узнали только 5 марта утром.