25 февраля

26 февраля Государь в 10 часов утра был на Божественной литургии. Во второй половине дня Император Николай II получил телеграмму от генерала С.С. Хабалова, в которой тот сообщал, что в столице идут столкновения войск и полиции с демонстрантами, есть убитые и раненые. По каким-то не ясным причинам, Государь по-прежнему не хотел покидать Ставки. Осознание необходимости своего отъезда с одной стороны, и необходимости оставаться в ставке с другой, были причиной мучительных раздумий Царя. Видимо нервное напряжение было настолько сильным, что во время литургии у Императора Николая II случился сердечный приступ. В письме к Императрице 26 февраля Государь писал: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся ¼ часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».

Все мысли Царя были вокруг событий в Петрограде. 26 февраля, председатель совета министров князь Н.Д. Голицын воспользовался правом данным ему накануне своего отъезда Государем и издал за его подписью указ о прерывании занятий Государственной думы до апреля 1917 г. Г.М. Катков пишет, что «нет никаких указаний на то, что Голицын испрашивал у Государя разрешения, чтобы воспользоваться документом. Ответственность за это решение целиком лежит на Голицыне и на совете министров». Между тем, решение о перерыве занятий Государственной думы в условиях февральских дней, было не только бесполезным, но и вредным шагом. Тем более, что поздно вечером того же дня Н.Д. Голицын объявил, что собирается подать в отставку. Этим, князь давал руководителям Государственной думы возможность оправдывать невыполнение указа Государя коллапсом власти. О решении распустить Думу Н.Д. Голицын в тот же день телеграфировал Императору Николаю II.

Вечером председатель Государственной думы М.В. Родзянко сообщил Царю телеграммой, что «положение серьёзное. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца». Ещё позже от Родзянко была получена вторая телеграмма, в которой он писал о разрастании революции и просил Государя «безотлагательно призвать лицо, которому может верить вся страна и поручить ему составить правительство». Одновременно М.В. Родзянко направил телеграммы генералу М.В. Алексееву и главнокомандующим армиями Юго-Западного, Западного и Северного фронтов генералам А.А. Брусилову, А.Е. Эверту и Н.В. Рузскому. В этих телеграммах высказывалась просьба поддержать перед Государем просьбу Родзянко о введении ответственного министерства. Телеграммы заканчивались твёрдым убеждением, что «медлить больше нельзя. Промедление смерти подобно».

Ночью с 26 на 27 февраля генералом М.В. Алексеевым были получены ответные телеграммы от главнокомандующих. В них «по верноподданному долгу и присяге», выражались просьбы Алексееву доложить Государю «что при наступившем грозном часе» другого выхода, кроме того, что предлагает Родзянко, быть не может. Эта телеграфная переписка Родзянко с генералами имела важное значение в истории февральского переворота. При помощи этих телеграмм Родзянко и генералы координировали свои действия в оказании давления на Государя.

В 21 час 20 минут Император Николай II послал телеграмму Супруге, которая была ею получена вечером 26 февраля: «Её Величеству. Любовь моя! Спасибо за телеграммы. Уеду, как только улажу все необходимые здесь вопросы. Сплю хорошо. Да благословит вас всех Господь. Ники». Слова Государя о том, что он уедет, когда решит все необходимые здесь (то есть в Ставке) вопросы, лишний раз доказывает, что эти вопросы не были связаны с планами весеннего наступления.

По свидетельству штаб-офицера для особых поручений Г.А. Таля, Государь в 21-00 впервые заявил о своём намерении уехать в Царское Село.

26 февраля Александровский дворец по словам А.И. Спиридовича был похож на госпиталь. В комнатах Цесаревича и великих княжон царил полумрак. Температура у них по-прежнему держалась выше 39 градусов. В другом корпусе дворца с крайне высокой температурой лежала А.А. Вырубова. Императрица Александра Феодоровна запретила сообщать больным о беспорядках в Петрограде.

Но сама Государыня, посетив вместе с Великой Княжной Марией Николаевной Знаменскую церковь и приложившись к чудотворной иконе, написала очередное письмо Супругу в Ставку. В нем она сообщала о болезни детей и А.А. Вырубовой, а также о ситуации в Петрограде. Первая часть письма написана утром: «Вся беда от этой зевающей публики, хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д. — курсисток и проч., которые подстрекают других. Лили заговаривает с извозчиками, чтобы узнать новости. Они говорили ей, что к ним пришли студенты и объявили, что если они выедут утром, то в них будут стрелять. Какие испорченные типы. Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют».

Ко второй половине дня тон письма Государыни становится более тревожным: «В городе дела вечера были плохи. Произведены аресты 120-130 человек. Главные вожаки привлечены к ответственности за речи в Городской думе. Министры и некоторые правые члены Думы совещались вчера вечером о принятии строгих мер, и все они надеются, что завтра будет хорошо!».

Несмотря на тяжелое положение больных детей, Императрица в костюме сестры милосердия посетила раненых в госпитале. После чего, она принимала шталмейстера Н.Ф. Бурдукова, который, волнуясь, описал ей положение в столице, охарактеризовав его как катастрофическое и безнадежное. Царица спокойно выслушала его и сказала: «Я верю в русский народ. Верю в его здравый смысл, в его любовь и преданность Государю».