25 февраля

25 февраля отношение Императора Николая II к происходящим в Петрограде событиям, коренным образом меняется, и он начинает воспринимать их как опасное и не допустимое явление. «Уже с утра, — пишет генерал Д.Н. Дубенский, — в Ставке стало известно, что волнения в Петрограде приняли угрожающие размеры. Толпы появились уже на Невском у Николаевского вокзала, а в рабочих районах, как и вчера, народ требовал хлеба и стремился производить насилия над полицией. Были вызваны войска, занявшие площади, некоторые улицы. Все эти тревожные сведения достигли Могилёва отрывочно, и определённых сообщений о мероприятиях, принятых властями для подавления беспорядков в столице — не было».

Тем не менее, большинство очевидцев указывало на спокойствие Государя, причём объясняло это спокойствие отсутствием у него точной информации, происходившего в Петрограде. Тот же генерал Дубенский считал, что «Государь не всё знал — так как он был совершенно спокоен и никаких указаний не давал». Имеющиеся документы, казалось бы, подтверждают эти слова Дубенского. Камер-фурьерский журнал от 25 февраля сообщает: «От 101/2 Государь в сопровождении особ свиты прогуливался на моторах. В 1800 Государь отбыл ко всенощной в церковь Штаба». В дневнике Императора Николая II за 25 февраля следующая запись: «Встал поздно. Доклад продолжался полтора часа. В 21/2 заехал в монастырь и приложился к иконе Божией Матери. Сделал прогулку по шоссе на Оршу. В 6 ч. пошёл к Всенощной. Весь вечер занимался».

В 14 часов Государь на автомобиле отправился в Богоявленский Братский монастырь в Могилеве, где поклонился Братской иконе Божией Матери. Государь и Государыня очень почитали эту икону и при посещении Ставки всегда прикладывались к ней. Мордвинов сообщает об этой автомобильной прогулке 25 февраля: «В субботу 25-го февраля была наша последняя продолжительная прогулка с Государем по живописному

могилёвскому шоссе к часовне, выстроенной в память сражения в 1812 году, бывшего между нашими и наполеоновскими войсками. Был очень морозный день, с сильным ледяным ветром, но Государь, по обыкновению, был лишь в одной защитной рубашке, как и мы все, его сопровождавшие. Его Величество был спокоен и ровен, как всегда, хотя и очень задумчив, как всё последнее время». В письме к Государыне Император Николай II писал, что отправляется в монастырь, где помолится за нее и больных детей.

25 февраля Государь получил письмо от Императрицы, в котором сообщалось: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи (посылаю Тебе письмо Калинина (так в целях конспирации в переписке Царской Четы именовался А.Д. Протопопов) ко мне. Оно, правда, немногого стоит, так как ты, наверное, получишь более подробный доклад от Градоначальника). Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, — и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя. Худших речей не печатают, но я думаю, что за антидинастические речи необходимо немедленно и очень строго наказывать, тем более, что теперь военное время. <…> Устала после приёмов, разговаривала с Апраксиным и Бойсманом. Последний говорит, что здесь необходимо иметь настоящий кавалерийский полк, который сразу установил бы порядок, а не запасных, состоящих из петербургского люда. Гурко не хочет держать здесь твоих улан, а Гротен говорит, что они вполне могли здесь разместиться.

Бойсман предлагает, чтобы Хабалов взял военные пекарни и пёк немедленно хлеб, так как, по словам Бойсмана, здесь достаточно муки. Некоторые булочные также забастовали. Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится всё хуже. Я велела Бойсману обратиться к Калинину и сказать ему, чтобы он поговорил с Хабаловым насчёт военных

пекарен. Завтра воскресенье, и будет ещё хуже. <…> Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок».

Благодаря книге А.И. Спиридовича и иных современников тех событий, сложилось представление, будто Императрица Александра Феодоровна была введена в заблуждение А.Д. Протопоповым и не представляла себе всей серьёзности происходящих в Петрограде событий. Так, А.И. Спиридович отмечал: «В Царском Селе во дворце было спокойно. Императрица продолжала смотреть на происходящие события глазами Протопопова». Но вот, что писал в своей книге А.А. Блок, детально изучавший в составе комиссии Временного правительства все обстоятельства Февральского переворота: «Между 5 и 7 часами (вечера 25 февраля), Царь получил две телеграммы от Александры Федоровны. В одной говорилось, <…> что «совсем нехорошо в городе». Очевидно, что Государыня имела, не полную, но достаточную информацию о событиях в Петрограде, и оценивала их вполне серьёзно. Она постоянно информировала о них Государя по прямому проводу и телеграммами.

25 февраля Николаю II поступают первые официальные сообщения из Петрограда. В 16 часов 40 минут генерал С.С. Хабалов послал в Ставку Наштаверху (то есть М.В. Алексееву) секретную шифрованную телеграмму, в которых он описывает ход развития беспорядков в период с 23 по 25 февраля. Заканчивает Хабалов телеграмму словами: «Толпа рассеяна». В тот же день на имя Дворцового коменданта В.Н. Воейкова поступила первая шифрованная телеграмма от А.Д. Протопопова. В ней министр внутренних дел сообщал: «Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним в половинном размере вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй до 160 тысяч, сегодня около 200 тысяч. Уличные

беспорядки выражаются в демонстративных шествиях частью с красными флагами, разгроме в некоторых пунктах лавок, частичном прекращении забастовщиками трамвайного движения, в столкновениях с полицией. <…> Сегодня днём более серьёзные беспорядки происходили около памятника Императора Александра III, где убит пристав Крылов. Движение носит неорганизованный стихийный характер. Прекращению дальнейших беспорядков принимаются энергичные меры военным начальством. В Москве спокойно». В.Н. Воейков вспоминал по поводу этой телеграммы: «В субботу я получил от А.Д. Протопопова телеграмму с извещением, что в городе беспорядки, но всё клонится к их подавлению. Доложив эту телеграмму Государю, я вторично стал просить его ускорить отъезд. Но Государь продолжал настаивать на своём отъезде во вторник, добавив, что я на этот день могу сделать соответствующие распоряжения к отбытию со Ставки».

Оставаясь в Ставке, Император Николай II в 20 часов в телеграмме на имя генерала С.С. Хабалова дал чёткий приказ немедленно навести в Петрограде порядок: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ». Как пишет Г.М. Катков: «Телеграмма была составлена самим Государем и послана без консультаций с кем бы то ни было». О том, какое впечатление произвела эта телеграмма на С.С. Хабалова видно из его показаний 22 марта 1917 г. следственной комиссии Временного правительства: «25 февраля около 9-ти часов вечера я получил от бывшего Государя следующую телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией». Эта телеграмма меня сильно расстроила, так как вынуждала меня прибегать к расстрелам». На другом допросе Хабалов красочно описал своё впечатление от полученной царской телеграммы: «Эта телеграмма, как бы вам сказать? Быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом… Как прекратить «завтра же» … Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: «хлеба дать» — дали хлеба и

кончено. Но когда на флагах надпись «долой Самодержавие» — какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? Царь велел: стрелять надо… Я убит был — положительно убит!». Характерны слова и военного министра генерала М.А. Беляева, сказанные Хабалову: «Ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы».

Таким образом, чёткое и недвусмысленное повеление Государя беспощадно подавить беспорядки, изначально завязло в безволии военных руководителей Петрограда. Император Николай II отдал свой приказ ещё в самом начале революционного брожения. Выполни петербургские градоначальники и царские министры добросовестно свой долг, и никакой февральской революции не состоялось бы. Но вместо этого они продолжали проводить время в бесплодных заседаниях, обсуждая проблему выпечки хлеба, да сокрушаясь о том впечатлении, какое произведёт вид расстрелянных бунтовщиков на впечатлительных союзников.

Между тем, в Александровском дворце заболела корью Великая Княжна Анастасия Николаевна: таким образом все Дети, кроме Великой Княжны Марии Николаевны, были больны. В первой половине дня Государыня приняла своего секретаря-распорядителя графа П.Н. Апраксина. Тот начал убеждать Императрицу отправить в отставку некоторых министров, о которых высказывался крайне нелицеприятно. Государыня была разгневана этим разговором, что случалось с ней крайне редко. Гнев ее был вызван тем, что Апраксин вмешивался в исключительные прерогативы Императора, которые она не могла, да и не хотела выполнять. Вскоре после визита Апраксина Императрице по телефону позвонил А.Д. Протопопов и сообщил, что «в Петрограде бурно, казаки понемногу переходят на сторону революционеров. Завтра решится все. Надеюсь, наша сила возьмёт». Императрица выразила убеждение, что «это так и будет». Однако разговор с А.Д. Протопоповым подействовал на нее удручающе.

В тот же вечер в 19 час. 35 мин. Государь направил в Царское Село телеграмму: «Её Величеству. Нежно благодарю за милое письмо. Марию

тоже мысли мои все время не покидают вас. Холодная, ветреная, серенькая погода. Шлю Тебе и больным мой сердечный привет. Ники».