23 февраля

23 февраля 1917 г. в 16 часов 10 минут начальник Могилёвского губернского жандармского управления полковник В.И. Еленский направил Директору департамента полиции следующую телеграмму: «Его Величество соизволил прибыть благополучно». На вокзале Могилёва Государя встречали: генерал-адъютант М.В. Алексеев, генерал-адъютант Н.И. Иванов, адмирал А.И. Русин, генерал от инфантерии В.Н. Клембовский, генерал-лейтенант П.К. Кондзеровский, генерал-лейтенант А.С. Лукомский, генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, генерал от кавалерии А.А. Смагин, протопресвитер о. Георгий Шавельский, губернатор Могилёвской губернии Д.Г. Явленский. Встречавшие, по свидетельству В.Н. Воейкова, произвели на Государя впечатление людей, чем-то смущённых. Император отправился в штаб, где имел часовой разговор с генералом М.В. Алексеевым. Таким образом, судя по продолжительности, да и по дальнейшему распорядку дня, ничего серьёзного в разговоре Царя и Алексеева не обсуждалось. «Обычная жизнь Царской Ставки началась», — сообщает генерал Д.Н. Дубенский. Между тем, достаточная непродолжительность встреч Государя и Начальника штаба труднообъяснима. Ведь, Царь ехал в Ставку срочно и по какому-то важному безотлагательному делу, причём инициатором этой поездки был генерал Алексеев. Ставка встретила Государя отнюдь не радостно. Старшие чины Ставки открыто говорили: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было».

Государь по прибытии в Могилёв выглядел встревоженным и напряжённым. Г. Шавельский вспоминал, что «в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло».

Все последние приезды в Ставку Государя сопровождал Цесаревич Алексей Николаевич. В этот раз его из-за начавшейся болезни не было, и Император Николай II записал в дневник: «Пусто показалось в доме без Алексея». Те же чувства в письме к Государыне: «Я представляю себе, что он

[Алексей] спит в своей спальне. Все его маленькие вещи, фотографии и безделушки в образцовом и порядке в спальне и в комнате с круглым окном!». Словно чувствуя это настроение Отца, Наследник, несмотря на тяжело состояние, написал ему 23 февраля письмо: «Дорогой мой, милый Папà! Приезжай скорее. Спи хорошо. Не скучай. Пишу Тебе самостоятельно. Надеюсь, что кори у нас не будет и я скоро встану. Целую Тебя 10 000 000 раз. Будь Богом храним! А. Романов».

23 февраля письмо Супругу написала и Императрица Александра Феодоровна: «Мой Ангел, любовь моя! Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. <…> Представляю себе Твое ужасное одиночество без милого Бэби — он просил телеграфировать Тебе».

23 февраля Государыня и еще не заболевшие Великие Княжны Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны совершили автомобильную поездку в деревню Александровка, где располагался батальон Гвардейского Экипажа. Императрица и великие княжны встретились и поговорили с матросами и офицерами.

С утра 23 февраля в Петрограде начались беспорядки. Однако Государыне никто о них не сообщил. Она узнала об этом вечером 23 февраля от Ю.А. Ден и Н.П. Саблина. На следующий день, 24 февраля, Императрица написала Государю в Ставку о том, что ей стало известно: «Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском. Бедняки брали приступом булочные. Они разнесли булочную Филиппова, и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально».

Вечером 23 февраля Государь еще ничего не знал о беспорядках в столице. Он получил только телеграмму Императрицы о болезни детей и в 18 час. 44 мин. отправил в Царское Село телеграмму: «Её Величеству. Какая досада! Так надеялся, что они избегнут кори. Сердечнейший привет всем. Спи спокойно. Ники». Тогда же вечером Император написал письмо Императрице: «Сердечно благодарю за Твое дорогое письмо, которое Ты оставила в моем купе. Я с жадностью прочел его перед отходом ко сну. Мне стало хорошо от него в моем одиночестве после того, как мы два месяца пробыли вместе. Если я не мог слышать Твоего нежного голоса, то, по крайней мере, мог утешиться этими строками нежной любви»