Ники и Аликс 1916 — Царская Семья

Моему Ники

Прощай, бесценный и ненаглядный мой! Как нестерпимо отпускать тебя—больнее чем когда-либо—после тех тяжелых дней, которые мы провели в борьбе! Но господь, который в е с ь л ю б о в ь и милосердие, помог, и наступил уже поворот к лучшему. Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга[2] и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни для твоего царствования и России. Только сохрани бодрость духа, не поддавайся влиянию сплетен и писем — проходи мимо них, как мимо чего-то н е ч и с т о г о, о чем лучше немедленно забыть. Покажи всем, что ты в л а с т е л и н, и т в о я в о л я будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости— теперь наступает твое царство воли и мощи! Они б у д у т п р и н у ж д е н ы с к л о н и т ь с я пред тобой и слушаться твоих приказов, и работать т а к, к а к т ы х о ч е ш ь и с к е м ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому, что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр.[3]), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это—дурные люди. Вспомни слова m-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза, и кто замышляет недоброе—те не любят меня. Вспомни о «черных»[4], затем об Орлове и Дрентельне—Витте— Коковцеве—Трепове (я тоже это чувствую)—Макарове—Кауфмане— Софье Ивановне—Мари—Сандре Оболенской и т.д. Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство—все это так ясно, а потому это не огорчает меня больше так, как когда я была моложе. Но когда люди позволяют себе писать тебе или мне гнусные, дерзкие письма,-—ты должен карать. А.[5]рассказала мне относительно Балашева (я никогда не любила этого человека).

Теперь я понимаю, почему ты так ужасно поздно лег спать, и почему я испытывала такую тоску и тревогу, поджидая тебя. Пожалуйста, милый, вели Фредериксу написать ему строгий выговор (он и Ник(олай) Мих(айлович) и Вас(ильчиков) заодно в клубе). У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят! И это не в первый раз—в былые дни, я помню, он поступал так же. Разорви это письмо, и дай твердый отпор. Вели Воейк(ову) напомнить об этом старику-—такой щелчок будет чрезвычайно полезен самодовольному члену Государственного Совета. Мы не можем позволять, чтоб нас топтали. Твердость прежде всего!—Теперь, когда ты назначил сына Трепова адъютантом, ты тем более можешь настаивать на том, чтоб он работал вместе с Протопоповым—он должен доказать свою благодарность.—Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику—это погубило Никол(ашу) и Алекс(еева). Последнему бог послал болезнь, очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня—сказанное им старику Иванову служит тому доказательством.

Но все это скоро минует. Все начинает проясняться, как и погода, что служит хорошим предзнаменованием, помни.

И наш дорогой Друг так усердно молится за тебя—близость божьего человека придает силу, веру и надежду, в которых так велика потребность. А иные не могут понять твоего великого спокойствия и потому думают, что ты не понимаешь, и стараются тебя нервировать, запугивать, уязвлять. Но им это скоро надоест. Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят the Michels[6], не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу. Слава богу, ее здесь нет, но добрые люди находят способы писать и пакостить.—Дела начинают налаживаться—сон нашего Друга так знаменателен! Милый, побывай у иконы Могилевской божьей матери—ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, —возьми туда Бэби[7] с собой—там так покойно, и вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что ты—царь-христианин,—не смущайся,—такой пример принесет пользу другим.

Как-то пройдут эти одинокие ночи? Не могу себе этого представить. Как отрадно было крепко держать тебя в объятиях—это утишало боль души и сердца, я старалась вкладывать в ласки всю свою безграничную любовь, молитвы, веру и крепость! Ты мне невыразимо дорог, супруг мой любимый! Я разделяю твои горести и радости и готова за тебя умереть. Благослови, боже, тебя и мое сокровище—Бэби! Крепко вас целую. В минуту грусти пойди в комнату Бэби и спокойно посиди там немножко с милыми людьми, его окружающими. Поцелуй любимую детку—у тебя на душе станет теплее и спокойнее. Всю мою любовь отдаю тебе, солнце жизни моей.—Спи спокойно, душой и сердцем я с тобой, мои молитвы витают над тобой. Бог и святая дева никогда не покинут тебя!

Навеки всецело

Аликс.

Моему Ники

Телеграмма № 38.

Царское Село—Ставка. 6 дек. 1916 г.

8 ч. 29 м.—10 ч. 10 м.

Его величеству.

Доброго утра, дорогой. Желаю тебе встретить счастливо этот великий день еще много раз. Нежно обнимаю и благословляю. Вчера вечером много думала о тебе. Спокойного, хорошего настроения! Чувствовали тебя с нами. Крепко целую вас обоих.

Аликс.

Моему Ники

Телеграмма № 22.

Царское Село—Бологое. 4 дек. 1916 г.

20 ч. 4 м.—20 ч. 40 м.

Его величеству.

Очень скучаем. Мысли вместе, молитвы—крепко вас обоих целуем. Спите хорошо. Была у Знамени[8], принимала; будем вечером в лазарете. Господь с вами. Все хорошо, нежное спасибо маленькому за письмо[9].

Аликс.

Моему Ники

Ц. Село. 5 декабря 1916 г.

Дорогой мой,

Из глубины моей любящей души шлю тебе самые горячие, сердечные пожелания ко дню твоих именин и благословляю тебя. Да будет Николай угодник особенно близок к тебе и да хранит он тебя! Солнышко желает тебе всего, чего только может тебе пожелать преданное, любящее сердце. Крепости, стойкости, непоколебимой решимости, спокойствия, мира, успеха, больше солнца—и, наконец, отдыха и счастья после твоей трудной, тяжелой борьбы! Мысленно крепко прижимаю тебя к сердцу и кладу твою милую усталую голову на мою грудь. Вместе с пламенем свечей, мои молитвы о тебе устремляются ввысь. Вечером пойду в церковь, и завтра также. (Наши придворные будут там приносить поздравления после обедни.)—Как тебя отблагодарить за неожиданную, г л у б о к у ю радость, доставленную твоим милым письмом—оно, как теплый солнечный луч, согрело мое одинокое сердце!—После того, как вы оба уехали, я отправилась к Знаменью. Затем приняла Ильина, Всевол. из моих п. складов, Баграт(иона) М. из Дик. Див.[12] —он постарается повидать тебя в Ставке—страшно интересно все, что он рассказывает о подчиненных ему племенах и об абреках, которые прекрасно себя ведут.

После обеда пошла в лазарет, чтобы забыться. Благодарю бога, что могла быть тебе хоть сколько-нибудь полезной. Ты тоже, мой дорогой, будь тверд и непоколебим, прояви свою волю словом и делом. Н е п о д ч и н я й с я человеку, подобному Трепову (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь). Ты сказал свое слово и выдержал борьбу из-за Протопопова—и не напрасно же мы столько выстрадали—держись его, будь стоек, не поддавайся, а то не знать нам больше покоя! В будущем они станут еще сильнее к тебе приставать, так как они видят, что им удается добиться твоего согласия путем настойчивого упорства. Так же упорно, как они, т. е., как Тр(епов) и Родз(янко) (со всеми злодеями) на одной стороне,&‐ так я в свою очередь стану против них (вместе с святым божьим человеком) на другой.—Не поддерживай их—держись нас, живущих исключительно для тебя, Бэби и России. Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он т а к горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он,—как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось у б е д и т ь Эллу,— и так будет и впредь—и тогда все будет хорошо. В «Les Amis de Dieux» один из божьих старцев говорит, что страна, где божий человек помогает повелителю, никогда не погибнет. Это верно—только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета—не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом—способным все понимать. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание— оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уж не Его вина—но Он меньше ошибается в людях, нежели мы—у Него жизн. опыт, благословенный богом. Он умоляет, чтобы скорее сменили Макарова—и я вполне с Ним согласна. Я сказала Шт(юрмеру), что он напрасно его рекомендовал; я ему говорила, что это далеко не преданный человек, и что т е п е р ь с а м о е г л а в н о е —найти д е й с т в и т е л ь н о преданных людей, на деле, а не только на словах, и что мы должны за них крепко держаться. Не позволяй Треп(ову) вводить тебя в заблуждение насчет людей. Прот(опопов) и Шахов(ской) всецело наши, т.е., я хочу сказать, беззаветно преданы и любят нас честно и открыто. А также Добров(ольский). Если бы завернул Ник(олай) Мих(айлович) (от чего упаси, господи), будь строг и пробери его за его письмо и поведение в городе.—Отсылаю тебе бумагу Григоровича, которая была мне доставлена.

В 11 была у Знаменья (кот. я теперь люблю больше, чем когда-либо), затем в лазарете—долго там посидела. Сейчас предстоит принять 4 офицеров, затем мы все поедем кататься в санях. Павел будет к чаю, затем Погул(яев), затем церковь, а вечером повидаю нашего Друга, что придаст мне сил. Мой дух бодр, и я живу для тебя, для тебя, для одного тебя —для меня ты все! —Интересно бы знать, сделаешь ли ты смотр Георгиевскому полку. Это было бы так славно—если не 6-го, то в какой не будь другой день. Даки едет сегодня вечером повидаться с Мисси и, быть может, отвезет всех детей обратно — смотря по обстоятельствам.

Теперь должна кончать. Спи тихо и спокойно, мой ангел. Святая дева да хранит тебя, а Гр. молится за тебя и мы все также.

Осыпаю тебя нежнейшими, страстными поцелуями. Жажду быть с тобой и помочь тебе нести твой тяжелый крест.

Бог да благословит и хранит тебя, мой Ники!

Навеки преданная тебе твоя

Женушка

Моему Ники

Царское Село. 6 декабря 1916 г.

Дорогой мой ангел,

Желаю тебе еще много раз счастливо отпраздновать этот день— нежно благословляю и шлю сердечные, горячие пожелания счастья и благополучия! Т а к г р у с т н о, что мы не вместе проводим твои именины—впервые за 22 года! Но для пользы дела ты должен был уехать, а потому я, конечно, и не думаю роптать.

Все покрыто чудным снегом и 5° мороза. Мы вчера покатались в санях, хотя дорога все еще не гладкая.—Б.[13] явилась, такая досада!

Павел пил с нами чай и был мил. Я телеграфировала тебе относительно папа Танеева—20 лет, как он стоит во главе твоей канцелярии. Она[14] это случайно узнала, так как ему там устраивают большой завтрак. Мы провели вчерашний вечер уютно и мирно в маленьком доме. Милая большая Лили тоже пришла туда попозднее, а также и Муня Головина. Он[15] был в хорошем, веселом настроении.—Видно, что Он все время думает о тебе, и что все теперь хорошо пойдет. Он беспокоится по поводу предстоящего приезда туда Трепова, боится, что он снова тебя расстроит, привезет ложные сведения, я хочу сказать—новости, и подсунет своих кандидатов.—Возьми кого-нибудь на его место для путей сообщений. Жаль, что ты не одобряешь Валуева—это очень честный и верный человек. Затем п о с к о р е е отделайся от Макарова, не мешкай (прости меня). Мне лично хотелось бы, чтоб ты взял Добровольского—по-видимому, история, рассказанная тебе Треповым—не верна (есть однофамилец его—тоже сенатор). Посылаю тебе выдержку из газеты, списанную ею[16], относительно случая, разыгравшегося между Треповым и милым Добровольским. Он предполагает, что это акт мести.

Но Калинина—оставь. Оставь его, дорогой мой! Я знаю, что надоедаю тебе, прости меня, но я ни за что бы этого не делала, если бы не боялась, что ты снова станешь колебаться. Держись своего решения— н е п о д д а в а й с я. Как можно колебаться между этим простым, честным человеком, который так горячо нас любит, и Треповым, которому мы не можем доверять, ни уважать, ни любить, а наоборот?— Скажи ему, что этот вопрос исчерпан, что ты з а п р е щ а е ш ь ему вновь касаться его и вести совместную игру с Родзянко, который добивается отставки Протопопова. Он служит т е б е, а не Родзянке, и раз ты сказал, что ты н е с о б и р а е ш ь с я его отставить, он обязан работать с ним. Как он смеет идти тебе наперекор—ударь кулаком по столу! Не уступай (ты говорил, что в конце концов тебе придется это сделать)— будь в л а с т е л и н о м, слушайся твоей стойкой женушки и нашего Друга, доверься нам! Погляди на лица Калинина и Трепова—ясно видна разница-—белое и черное, пусть твоя д у ш а читает вернее.

Снег все падает. Все же мы собираемся покататься и немного подышать свежим воздухом. Супруги Бенкендорфы, Зизи, Иза, Наст(енька), Трина, Аня, Ресин и Апраксин завтракали с нами, и мы пили за твое драгоценное здоровье. Павел тоже был в церкви. Солдаты стояли перед церковью и поздравляли нас. Все мысли мои с тобой. Боюсь, что тебе предстоит очень скучный день с массой народу, но я надеюсь, что все же тебе удастся погулять, а Бэби—поиграть в лесу. Поздравляю тебя со всеми полковыми праздниками. Старший полковник 4 стрелкового полка поднес нам букеты. Он говорит, что только что получил 4-й стрелковый полк и скоро уезжает.— А вы детки мои, большой и малый, как я люблю вас, и сказать н е м о г у !

Вечером пойдем в лазарет.—Наш Друг очень доволен нашими девочками. Говорит, что они для своих лет прошли тяжелые курсы и что их души заметно развились. Они, действительно, страшно милы и очень хороши теперь с А. Они разделяли с нами все наши переживания—это научило их правильному взгляду на людей, и в жизни это будет для них очень полезно. Малютка также очень много переживает своей маленькой широко-открытой душой. Я никогда не смогу достаточно отблагодарить бога за ч у д е с н о е с ч а с т и е, ниспосланное им мне в твоем лице и в них: мы—о д н о, что т а к ужасно редко встречается в наши дни—мы тесно связаны друг с другом.

Получила 2 милых телеграммы из А р х а н г е л ь с к а от монархической партии. Я ответила с помощью нашего Друга, и Он просит тебя непременно позволить, чтобы телеграммы эти были напечатаны. Скажи Фред(ериксу), чтоб он дал им на то разрешение, а также, чтоб поместили первую их телеграмму и мою в «Н о в о м В р е м е н и».—Это откроет людям глаза и будет противодействием письму кн. Вас. (которым m-me Зизи страшно возмущена и шокирована). Это будет также щелчком для старого гнусного Балашева.— Хорошее наступает, и пусть общество и Дума видят, что Россия любит твою старую женушку и стоит за нее всем им наперекор.— Зизи очень восхищалась их трогательной телеграммой. Я нарочно ответила самолично.

Так приятно, что идет снег—Николай угодник благословляет моего ненаглядного. — Прощай, мой Солнечный Свет, обожаемый муж, люблю тебя, люблю тебя, жажду твоих поцелуев и ласк, прижимаю тебя к моему горячему сердцу.

Твоя до смерти и навеки.

Моему Ники

Ц. Село. 7 декабря 1916.

Любимый мой!

Ты не можешь себе представить радость Ольки, когда она получила твою телеграмму: она вся покраснела и была не в силах прочесть ее вслух. Она сегодня сама тебе напишет. Горячее спасибо, родной, за такой великолепный сюрприз—ей, да и сестрам, казалось, будто это день ее рожденья. Она тотчас же послала телеграмму своим пластунам.

Получил ли ты известия от Кирилла? До сих пор нет ответа на мою телеграмму, отправленную 5-го вечером.

Оказывается, Ирина опять больна, а потому Ксении пришлось отложить предполагавшуюся поездку в Киев. Так грустно за бедную дорогую матушку. Мои Сибиряки поздравляют тебя, а также Катя Озерова.

5° мороза. Похоже, словно опять снег пойдет, очень пасмурно.— Увы, мы очень плохо слышали голос Бэби по телефону. У Жильяра голос ниже, а потому лучше доносится. Надеюсь, что ты не слишком утомился и скучал вчера. Начал ли ты снова принимать иодин? Мне думается, это было бы тебе полезно. Я теперь всегда в 11 хожу к Знаменью, затем в лазарет, так как там немного раненых, и таким образом успеваю позаняться своими бумагами. Милый, распорядился ли ты, чтобы Балашеву был послан выговор? Пожалуйста, распорядись об этом, это с а м о е м е н ь ш е е, ч т о т ы м о ж е ш ь с д е л а т ь!— Осыпаю тебя поцелуями за твое милое письмо. Я не думала, что у тебя найдется время написать. Видела Коленкина в госпитале. Он целых 9 месяцев не был в отпуску. Они уже уехали и снова сидят в своих окопах.

Не могу больше писать сегодня, любимый мой ангел.—Только об одном прошу тебя: отложи свидание с Треповым—я т а к боюсь, что он будет приставать к тебе и заставит тебя принять решения, на какие ты в спокойную минуту не пошел бы. Будь тверд насчет Калинина, ради н а с самих.

Распорядился ли ты о том, чтобы эта чудная телеграмма была напечатана? Она исключительно трогательно составлена и возымеет х о р о ш е е д е й с т в и е, как говорит Танеев и др.

Вся твоя Солнышко.

Моей Аликс

Ц. Село. 8 декабря 1916 .

Солнышко мое любимое,

Представляю себе, как у вас там холодно,—а здесь 5° мороза, днем понижается до 3°. Мы собираемся ехать в Новгород, как я тебе уже говорила. Мы сядем в поезд в субботу с ночи, выедем очень рано, в воскресенье утром будем на месте, пробудем там несколько часов, осмотрим церкви, и думается мне, несколько госпиталей, опять домой, проведя ночь в вагоне, а в понедельник утром прямо из вагона отправимся в лазарет,—таким образом, мы не упустим дела.—Я пошлю за Ресиным и все ему скажу. Не помню, кто там губернатором,—на этот раз не стану делать из этого тайны, чтоб увидеть побольше народа. Но я всегда так робею без тебя, мой дорогой!—Мой милый старый кн. Голицын (из комитета о наших военнопленных) в восторге от телеграмм из Астрахани и просил, чтоб они были всюду напечатаны. Другой кн. Голицын (Харьковский) выступил в Государственном Совете, и совсем не хорошо, а моего поздравляли с этой речью. Он был вне себя и тоже находит, что таких людей следует лишать придворного мундира. Жаль, что ты не хочешь назначить сейчас Щегловитова. Он бы сразу тебе доложил об этом (если бы даже не смог остановить речей), и ты мог бы лишить их придворного звания—сейчас никакая строгость не может быть достаточна. Балашев заслужил с т р о г о е порицание— не будь снисходителен и слаб—прости меня, милый.

Г о р я ч е е спасибо за твое милое письмо, мой дорогой, т а к а я радость получать от тебя вести!

Мы тоже много раз думали, что «таинственной рукой» мог оказаться жених—воображаю всеобщее волнение!—Вновь увидеть тебя здесь будет таким счастьем! Дорогой мой—только поступи умно, вели распустить Думу,—с Треповым будь тверд, как кремень, и д е р ж и с ь Калинина, верного друга.—Получила милые письма от Виктории и Джорджи. Они горячо благодарят за подарки.

А теперь—прощай, мой друг, сокровище мое. Благословляю и целую тебя без конца. Твоя

Женушка

Будь стоек—будь властелином!

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ставка—Царское Село. 9 декабря 1916 г.

18 ч. 35 м —19 ч. 15 м.

Ее величеству.

Горячее спасибо. Приказал старому графу дело относительно телеграмм поручить Калинину. Ясно, 7 гр. Оба нежно обнимаем.

Ники.

Ц. С. 9 декабря 1916 г.

Мой ангел,

Большое, большое спасибо за твое милое письмо! Я рада, что тебе нравится эта прелестная английская книга—она действует так освежающе среди забот и огорчений этого мира. Мы сегодня вечером повидаемся с нашим Другом, я очень рада. У бедной Ани вчера страшно болела нога, нечто вроде Drachenschuss’a[20] и ишиаса,—она кричала от боли. Сейчас у нее Б., она сегодня лежит в постели, а потому я не знаю, сможет ли она завтра ехать. Мы берем с собой Настеньку, Ресина и Апраксина. Девочки ликуют, так как они любят спать в поезде, но мне будет грустно о д н о й. Так мало сплю, когда тебя нет со мною. Жду Риттиха. Приняла Добровольского—много говорили о Мишиной Г. Общине и о сенате.

Бедный генерал Вильямс, страшно огорчена за беднягу! Пожалуйста, кланяйся бельгийцу от меня. Как идут дела в Румынии и в о о б щ е на войне?

Милый мой, прощай. Бог да благословит и сохранит тебя! Нежно тебя целую. Твоя

Женушка.

Получила письмо от Ирэн. Мосси потеряла двух сыновей, а теперь старшая пара близнецов находится в бою.

А. вчера видела Калинина. Он ей сказал, что Трепов сговорился с Родзянко распустить Думу с 17-го декабря по 8 января, чтобы депутаты не успели на праздники покинуть Петроград и чтобы можно было здесь держать их в руках. Наш Друг и Калинин у м о л я ю т тебя распустить Думу не позже 14-го, по 1-ое или даже 14-ое февраля, иначе тебе не будет п о к о я, и дело не сдвинется с места. В Думе они боятся только одного-—продолжительного перерыва, а Трепов намеревается тебя п о д д е т ь, говоря, что будет хуже, если эти люди разъедутся по домам и разнесут свои вести. Но наш Друг говорит, что никто не верит депутатам, когда они поодиночке у себя дома,—они сильны лишь, когда собираются вместе. Дорогой мой, будь т в е р д и доверься совету нашего Друга-—это для т в о е й ж е п о л ь з ы. Все, кто тебя любит, думают, что это правильно. Не слушай ни Гурко, ни Григор(овича), если они станут тебя просить о коротком перерыве— они не ведают, что творят. Я бы не стала всего этого писать, если бы не б о я л а с ь твоей мягкости и снисходительности, благодаря которым ты всегда готов уступить, если только тебя не поддерживают бедная старая женушка, А. и наш Друг; потому-то лживые и дурные люди ненавидят наше влияние (которое только к добру). Трепов был у двоюродного брата Калинина (у Ламздорфа) и, не зная, что это его родственник, говорил там, что 11-го едет к тебе и будет настаивать (нахал какой!) пред тобой на отставке Протопопова. Милый, посмотри на их лица—Трепова и Протопопова,—разве не очевидно, что лицо этого последнего чище, честнее и правдивее?— Ты з н а е ш ь, что ты прав,—высоко подними голову, прикажи Трепову с ним работать. Он не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него. Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Б у дь в л а с т е л и н о м! Восстают против Калинина потому, что он закрыл собрания союзов—он был совершенно прав.—Наш Друг говорит, «что пришла смута, которая должна была быть в России, во время или после войны, и если наш (ты) не взял бы места Ник(олая) Ник(олаевича), то летел бы с престола теперь». Будь бодр: крикуны угомонятся— только распусти Думу п о с к о р е е на возможно более д о л г и й срок—верь мне—ты знаешь, что Трепов флиртует с Родзянкой.—Это всем известно, а от тебя он лукаво скрывает это из политики. Отправься к любимой иконе, наберись там решимости и силы. П о с т о я н н о помни о сновиденьи нашего Друга. Оно весьма, весьма знаменательно для тебя и всех нас.

Моей Аликс

Ставка—Царское Село. 9 декабря 1916 г.

18 ч. 35 м —19 ч. 15 м.

Ее величеству.

Горячее спасибо. Приказал старому графу дело относительно телеграмм поручить Калинину. Ясно, 7 гр. Оба нежно обнимаем.

Ники.

Ц. С. 9 декабря 1916 г.

Мой ангел,

Большое, большое спасибо за твое милое письмо! Я рада, что тебе нравится эта прелестная английская книга—она действует так освежающе среди забот и огорчений этого мира. Мы сегодня вечером повидаемся с нашим Другом, я очень рада. У бедной Ани вчера страшно болела нога, нечто вроде Drachenschuss’a[20] и ишиаса,—она кричала от боли. Сейчас у нее Б., она сегодня лежит в постели, а потому я не знаю, сможет ли она завтра ехать. Мы берем с собой Настеньку, Ресина и Апраксина. Девочки ликуют, так как они любят спать в поезде, но мне будет грустно о д н о й. Так мало сплю, когда тебя нет со мною. Жду Риттиха. Приняла Добровольского—много говорили о Мишиной Г. Общине и о сенате.

Бедный генерал Вильямс, страшно огорчена за беднягу! Пожалуйста, кланяйся бельгийцу от меня. Как идут дела в Румынии и в о о б щ е на войне?

Милый мой, прощай. Бог да благословит и сохранит тебя! Нежно тебя целую. Твоя

Женушка.

Получила письмо от Ирэн. Мосси потеряла двух сыновей, а теперь старшая пара близнецов находится в бою.

А. вчера видела Калинина. Он ей сказал, что Трепов сговорился с Родзянко распустить Думу с 17-го декабря по 8 января, чтобы депутаты не успели на праздники покинуть Петроград и чтобы можно было здесь держать их в руках. Наш Друг и Калинин у м о л я ю т тебя распустить Думу не позже 14-го, по 1-ое или даже 14-ое февраля, иначе тебе не будет п о к о я, и дело не сдвинется с места. В Думе они боятся только одного-—продолжительного перерыва, а Трепов намеревается тебя п о д д е т ь, говоря, что будет хуже, если эти люди разъедутся по домам и разнесут свои вести. Но наш Друг говорит, что никто не верит депутатам, когда они поодиночке у себя дома,—они сильны лишь, когда собираются вместе. Дорогой мой, будь т в е р д и доверься совету нашего Друга-—это для т в о е й ж е п о л ь з ы. Все, кто тебя любит, думают, что это правильно. Не слушай ни Гурко, ни Григор(овича), если они станут тебя просить о коротком перерыве— они не ведают, что творят. Я бы не стала всего этого писать, если бы не б о я л а с ь твоей мягкости и снисходительности, благодаря которым ты всегда готов уступить, если только тебя не поддерживают бедная старая женушка, А. и наш Друг; потому-то лживые и дурные люди ненавидят наше влияние (которое только к добру). Трепов был у двоюродного брата Калинина (у Ламздорфа) и, не зная, что это его родственник, говорил там, что 11-го едет к тебе и будет настаивать (нахал какой!) пред тобой на отставке Протопопова. Милый, посмотри на их лица—Трепова и Протопопова,—разве не очевидно, что лицо этого последнего чище, честнее и правдивее?— Ты з н а е ш ь, что ты прав,—высоко подними голову, прикажи Трепову с ним работать. Он не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него. Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Б у дь в л а с т е л и н о м! Восстают против Калинина потому, что он закрыл собрания союзов—он был совершенно прав.—Наш Друг говорит, «что пришла смута, которая должна была быть в России, во время или после войны, и если наш (ты) не взял бы места Ник(олая) Ник(олаевича), то летел бы с престола теперь». Будь бодр: крикуны угомонятся— только распусти Думу п о с к о р е е на возможно более д о л г и й срок—верь мне—ты знаешь, что Трепов флиртует с Родзянкой.—Это всем известно, а от тебя он лукаво скрывает это из политики. Отправься к любимой иконе, наберись там решимости и силы. П о с т о я н н о помни о сновиденьи нашего Друга. Оно весьма, весьма знаменательно для тебя и всех нас.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой,

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу—прямо нет минуты свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром впервые 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова п р о ш у тебя надписать «прекратить дело» и переслать его министру юстиции. Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшина. Иначе—через несколько дней начинается следствие—могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том что «чику» (? Ред.) не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира!—Так вот, п о ж а л у й с т а, с е й ч а с ж е, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макарову,—иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) д е й с т в и т е л ь н о враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский п р е д а н н ы й человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщения честного Валуева, которого мы так хорошо знаем, как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем,—пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцев (который не хотел давать денег), или Сергей, который, что касается ее[22] ровно с т о л ь к о ж е виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас с тобой Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина,—он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он с т р а ш н о озабочен тем, чтоб ты скорее распустил Думу и притом надольше—за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, т а к о г о к о р о т к о г о,—тогда ничего нельзя успеть сделать.—Государственный Совет с о ш е л с у м а, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор.

Только будь тверд, стоек!

Слава богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и р е ш и т е л ь н о и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлеченьем, только мне будет у ж а с н о недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навеки твоя

Женушка.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

6-е дек. 1916 г.

Моей Аликс

7 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моему Ники

Моему Ники

Телеграмма № 38.

Моему Ники

Телеграмма № 22.

Моему Ники

Моему Ники

Моему Ники

Моей Аликс

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

6-е дек. 1916 г.

Моей Аликс

7 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Моему Ники

Моему Ники

Телеграмма № 38.

Моему Ники

Телеграмма № 22.

Моему Ники

Моему Ники

Моему Ники

Моей Аликс

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Моей Аликс

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Моей Аликс

Ц. С. 10 декабря 1916 г.