29 апреля 1914 года, 

Моей Аликс

Аскания-Нова

Прибыли благополучно получасом раньше, чем ожидали. После Эриклика прекрасная жаркая погода. Восхитительное место, такой милый, приветливый народ. Вечером буду телеграфировать подробнее. Нежно люблю. Ники.

20 июня 1914 года

Моей Аликс

Кронштадт.

Английская эскадра прошла мимо яхты ровно в полдень. Картина была очень красивая, погода чудная — жаркая. Будем дома к обеду. Все обнимают. Ники.

21 сентября 1914 года

Моей Аликс

 Новоборисов

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Надеюсь, спала и чувствуешь себя хорошо. Дождливая, холодная погода. В мыслях и молитвах с тобой и детьми. Как малютка? Нежно целую всех. Ники.

21 сентября 1914 года

 

Моей Аликс

 Ставка Верховного главнокомандующего

Слава Богу, даровавшему нам вчера победу у Сувалок и Мариамполя. Приехал благополучно. Только что отслужили благодарственный молебен в здешней военной церкви. Получил твою телеграмму. Чувствую себя отлично. Надеюсь, все здоровы. Крепко обнимаю. Ники.

22 сентября 1914 года

Моей Аликс

  Ставка. Телеграмма

Сердечно благодарю за милое письмо. Сегодня мне представился генерал Рузский. Он рассказывал много интересного о знаменитых его боях в Галиции. Назначил его генерал-адъютантом. Здесь тихо и спокойно. Крепко всех обнимаю.

Ники.

22 сентября 1914 года

 

Моей Аликс

Ставка, Новый императорский поезд

Моя возлюбленная душка женушка!

Сердечное спасибо за милое письмо, которое ты вручила моему посланному — я прочел его перед сном.

Какой это был ужас — расставаться с тобою и с дорогими детьми, хотя я и знал, что это ненадолго. Первую ночь я спал плохо, потому что паровозы грубо дергали поезд на каждой станции. На следующий день я прибыл сюда в 5 ч. 30 м., шел сильный дождь и было холодно. Николаша* встретил меня на станции Барановичи, а затем нас отвели в прелестный лес по соседству, недалеко (пять минут ходьбы) от его собственного поезда. Сосновый бор сильно напоминает лес в Спале, грунт песчаный и ничуть не сырой.

По прибытии в Ставку я отправился в большую деревянную церковь железнодорожной бригады, на краткий благодарственный молебен, отслуженный Шавельским. Здесь я видел Петюшу**, Кирилла*** и весь Николашин штаб. Кое-кто из этих господ обедал со мною, а вечером мне был сделан длинный и интересный доклад — Янушкевичем****, в их поезде, где, как я и предвидел, жара была страшная.

Я подумал о тебе — какое счастье, что тебя здесь нет!
Я настаивал на том, чтобы они изменили жизнь, которую они здесь ведут, по крайней мере при мне.

Нынче утром в 10 часов я присутствовал на обычном утреннем докладе, который Н. принимает в домике как раз перед своим поездом от своих двух главных помощников, Янушкевича и Данилова*****.

Оба они докладывают очень ясно и кратко. Они прочитывают доклады предыдущего дня, поступившие от командующих армиями, и испрашивают приказов и инструкций у Н. насчет предстоящих операций. Мы склонялись над огромными картами, испещренными синими и красными черточками, цифрами, датами и пр. По приезде домой я сообщу тебе краткую сводку всего этого. Перед самым завтраком прибыл генерал Рузский, бледный, худощавый человечек, с двумя новенькими Георгиями на груди.

Я назначил его генерал-адъютантом за нашу последнюю победу на нашей прусской границе — первую с момента его назначения. После завтрака мы снимались группой со всем штабом Н. Утром после доклада я гулял пешком вокруг всей нашей Ставки и прошел кольцо часовых, а затем встретил караул лейб-казаков, выставленный далеко в лесу. Ночь они проводят в землянках — вполне тепло и уютно. Их задача — высматривать аэропланы. Чудесные улыбающиеся парни с вихрами волос, торчащими из-под шапок. Весь полк расквартирован очень близко к церкви в деревянных домиках железнодорожной бригады.
Генерал Иванов* уехал в Варшаву и вернется в Холм к среде, так что я пробуду здесь еще сутки, не меняя в остальном своей программы.

Отсюда я уеду завтра вечером и прибуду в Ровно в среду утром, там пробуду до часу дня и выеду в Холм, где буду около 6 часов вечера.

В четверг утром я буду в Белостоке, а если окажется возможным, то загляну без предупреждения в Осовец. Я только не уверен насчет Гродно, т.е. не знаю, буду ли там останавливаться, — боюсь, что все войска выступили оттуда к границе.
Я отлично прогулялся с Дрентельном** в лесу и по возвращении застал толстый пакет с твоим письмом и шестью книжками.

Горячее спасибо, любимая, за твои драгоценные строчки. Как интересна та часть письма Виктории, которую ты так мило копировала для меня!

О трениях, бывших между англичанами и французами в начале войны, я узнал несколько времени тому назад из телеграммы Бенкендорфа***. Оба здешние иностранные атташе уехали в Варшаву несколько дней тому назад, так что в этот раз я не увижу их.

Трудно поверить, что невдалеке отсюда свирепствует великая война, все здесь кажется таким мирным, спокойным. Здешняя жизнь скорей напоминает те старые дни, когда мы жили здесь во время маневров, с той единственной разницей, что в соседстве совсем нет войск.

Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя, потому что теперь я очень свободен и имею время подумать о моей женушке и семействе. Странно, но это так.
Надеюсь, ты не страдаешь от этой мерзкой боли в челюсти и не переутомляешься. Дай Бог, чтобы моя крошечка была совсем здорова к моему возвращению!
Обнимаю тебя и нежно целую твое бесценное личико, а также  всех дорогих детей. Благодарю девочек за их милые письма. Спокойной ночи, мое милое Солнышко. Всегда твой старый муженек Ники.

Передай мой привет Ане.

28 апреля 1914 года 

Моему Ники

Ливадия

Мое бесценное сокровище!

Ты прочтешь эти строки, ложась в постель в чужом месте в незнакомом доме. Дай Бог, чтобы поездка оказалась приятной и интересной, а не слишком утомительной или слишком пыльной. Я очень рада, что у меня есть карта и что я могу следить по ней ежечасно за тобой. Мне ужасно будет недоставать тебя. Но за тебя я рада, что ты будешь в отсутствии два дня — получишь новые впечатления и не будешь слушать Аниных выдумок.

У меня тяжело и больно на душе. Почему хорошее отношение и любовь всегда так вознаграждаются? Сперва черное семейство, а теперь она? Постоянно тебе говорят, что недостаточно проявляешь любовь. Ведь мы открыли ей доступ в наши сердца, в наш дом, даже в нашу частную жизнь — и вот нам награда за все! Трудно не испытывать горечи — уж очень жестока несправедливость. Да смилуется над нами Бог и да поможет Он нам, — так тяжело на душе! Я в отчаянии, что она причиняет тебе мученья и пристает с неприятными разговорами, лишающими тебя покоя. Постарайся об этом позабыть в эти два дня.

Благословляю тебя, крещу и крепко обнимаю — целую тебя всего с бесконечной любовью и преданностью. Завтра утром в 9 ч. пойду в церковь, постараюсь сходить туда и в четверг. Молиться за тебя — моя отрада, когда мы разлучены. Не могу привыкнуть даже самый короткий срок быть без тебя в доме, хотя при мне наши пять сокровищ.

Спи спокойно, мое солнышко, мой драгоценный, — тысячу нежных поцелуев шлет тебе твоя старая Женушка.

Да благословит и хранит тебя Бог!

Аликс.

29 апреля 1914 года

Моему Ники

Ливадия

Туман на горах. Утром были у обедни и в часовне. Немного гуляла днем одна с детьми. Алексей* в Массандре. Голова болит. Скучаем. Целуем крепко. Желаем благополучного возвращения. Храни тебя Бог.

Аликс.

29 апреля 1914 г.

Моему Ники

Ливадия

Сердечно благодарю за две телеграммы. Рада, что очень интересно и удачно. Шлю пожелания спокойной ночи и счастливого путешествия. Рано ложусь спать. Надеюсь завтра утром опять пойти к обедне. Благословения и привет от всех шести.

Аликс.

29 июня 1914 года

источникМоему Ники

Петергоф

Любимый мой!

Мне очень грустно, что не могу сопровождать тебя — но я решила, что лучше мне здесь спокойно оставаться с детьми. Сердцем и душой постоянно около тебя, с чувством нежнейшей любви и страсти, все молитвы мои о тебе, а потому я рада, что могу тотчас после твоего отъезда отправиться к вечернему богослужению, а завтра утром в 9 часов к обедне. Буду обедать с Аней, Марией и Анастасией, а затем рано лягу спать.

Мария Барятинская будет у нас к завтраку и в последний раз проведет со мной послеобеденные часы. Я надеюсь, что море будет спокойно и ты насладишься плаванием, которое будет для тебя отдыхом — ты нуждаешься в нем, так как выглядел таким бледным сегодня.

Чрезвычайно остро буду ощущать твое отсутствие, мой бесценный. Спи хорошо, мое сокровище! Моя постель будет, увы, так пуста!

Благослови тебя Боже, — целого тебя.

Нежнейшие поцелуи от твоей старой Женушки.

20 сентября 1914 года

Моему Ники

Царское Село

Мой возлюбленный!

Я отдыхаю в постели перед обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби**** кончает свой обед. У него по временам лишь слабые боли. О, любовь моя, как тяжко было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо, с большими грустными глазами, в окне вагона! Я восклицала мысленно — возьми меня с собою! Хоть бы Н.П.С.***** или Мордвинов  были с тобой, — будь какая-нибудь молодая любящая душа около тебя, ты бы чувствовал себя менее одиноко и более «тепло».

Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, — затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время около него на диване в темноте — это мне помогло, так как я была утомлена во всех отношениях. В 4 1/4 ч. я сошла вниз, чтобы повидать Лазарева и передать ему маленькую икону для его полка, — я не сказала, что это от тебя, а то бы тебе пришлось раздавать их всем вновь сформированным полкам. Девочки работали на складе. В 4 1/2 ч. Татьяна* и я приняли Нейдгардта** по делам ее Комитета — первое заседание состоится в Зимнем дворце в среду, после молебна, я опять не буду присутствовать. Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научаются приносить пользу.

Во время чая просмотрела доклады, затем — давно ожидаемое письмо от Виктории***, датированное 1/13 сентября, — оно долго шло с оказией. Я выписываю из этого письма то, что могло бы иметь интерес для тебя: «Мы провели тревожные дни во время долгого отступления союзных войск во Франции. Совершенно между нами (а потому, милая, лучше не говори об этом никому) — французы сперва предоставили английской армии одной выдерживать весь напор тяжелой германской фланговой атаки, и если бы английские войска были менее упорны, то не только они, но и все французские силы были бы совершенно смяты.

Сейчас все это улажено, и два французских генерала, причастных к этому делу, отставлены Жоффром и заменены другими. В кармане у одного из них оказалось шесть невскрытых записок от английского главнокомандующего Френча, другой воздерживался от посылки войск и ответил на призыв прийти на помощь, что его лошади слишком устали. Сейчас это уже в прошлом, но много хороших офицеров и солдат поплатились за это жизнью и свободой. К счастью, это держалось в тайне, и здесь народ не знает обо всем этом».

Требуемые 500 000 рекрут почти уже набраны и усиленно занимаются, обучаясь в течение всего дня, — много дворян также стали в ряды и тем подали хороший пример. Поговаривают о призыве еще 500 000, включая сюда контингенты из колоний.

Мне лично не нравится мысль об индийских войсках, пришедших воевать в Европе, но это отборные полки, поскольку они уже служили в Китае и в Египте и проявили величайшую дисциплинированность, так что те, кому это ближе известно, уверены, что они будут вести себя превосходно (не станут грабить или убивать). Их высшее офицерство сплошь одни англичане. Друг Эрни — махараджа из Биканира — приедет с собственным контингентом; в последний раз я видела его, когда он гостил у Эрни в Вольфсгартене. Джорджи* написал нам отчет о своем участии в морском бое у Гельголанда.

Он командует передней башней и дал ряд залпов, проявив, по словам его капитана, большое хладнокровие и здравый смысл. Д. говорит, что адмиралтейство не оставляет мысли о попытке уничтожения доков в Нильском канале (уничтожение одних только мостов было бы мало полезным) при помощи аэропланов, но это чрезвычайно трудно, так как все это прекрасно защищено, и приходится дожидаться благоприятного случая, иначе попытка не увенчается успехом. Убийственно то обстоятельство, что единственный, могущий быть использованным для войск вход в Балтийское море ведет через Зунд, а он недостаточно глубок для военных кораблей и больших крейсеров. В Северном море немцы разбросали везде кругом мины, безрассудно подвергая опасности нейтральные торговые суда, и теперь при первых же сильных осенних ветрах они поплывут (так как не прикреплены к якорям) к голландским, норвежским и датским берегам, а некоторые обратно к германским, надо надеяться».

Она шлет сердечный привет. Сегодня после обеда солнце так ярко светило, но только не в моей комнате — чаепитие прошло как-то грустно и необычно, и кресло глядело печально без моего сокровища — хозяина. Мария и Дмитрий приглашены к обеду, а потому я прерву свое писание и посижу немного с закрытыми глазами, а письмо закончу вечером.

Мария и Дмитрий были в хорошем настроении, они ушли в 10 часов с намерением навестить Павла. Бэби был неугомонен и уснул лишь после 11 ч., но у него не было сильных болей. Девочки пошли спать, а я отправилась нежданно к  Ане, которая лежит на своем диване в Большом дворце — у нее сейчас закупорка вен. Княжна Гедройц**** снова ее навестила и велела ей спокойно полежать в течение нескольких дней, — Аня ездила в город в автомобиле, чтобы повидать нашего Друга, и это утомило ее ногу.

Я вернулась в 11 и пошла спать. По-видимому, инженер-механик***** близко. Мое лицо обвязано, так как немного ноют зубы и челюсть, глаза все еще болят и припухли, а сердце стремится к самому дорогому существу на земле, принадлежащему старому Солнышку*.

Наш Друг рад за тебя, что ты уехал. Он остался очень доволен вчерашним свиданием с тобой. Он постоянно опасается, что Bonheur, т.е. собственно галки, хотят, чтобы он** добился трона в П. либо в Галиции, что это их цель, но я сказала, чтоб она успокоила его, — совершенно немыслимо, чтобы ты когда-либо рискнул сделать подобное. Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль. Ксения ответила на мою телеграмму.

Она очень огорчена, что не повидала тебя перед твоим отъездом, — ее поезд прибыл. Я ошиблась в расчете, Шуленбург*** не может быть здесь раньше завтрашнего дня или вечера, так что я встану только к выходу в церковь, немного попозже. Посылаю тебе шесть книжечек для раздачи Иванову, Рузскому или кому ты захочешь. Они составлены Ломаном****.

Эти солнечные дни избавят тебя от дождя и грязи.

Милый, я должна сейчас кончить и положить письмо за дверью, — его отправят в 81/2 ч. утра. Прощай, моя радость, мой солнечный свет, Ники, любимое мое сокровище. Бэби целует тебя, а женушка покрывает тебя нежнейшими поцелуями. Бог да благословит, сохранит и укрепит тебя. Я поцеловала и благословила твою подушку, — ты всегда в моих мыслях и молитвах. Аликс.

Поговори с Федоровым относительно врачей и студентов. Не забудь сказать генералам, чтобы они прекратили свои ссоры.

Привет всем; надеюсь, бедный старый Фредерикс поправляется и чувствует себя хорошо; следи, чтобы он был на легкой диете и не пил вина.

21 сентября 1914 года

Моему Ники

Царское Село

Благодарю за обе телеграммы. Радуемся победе. Раненые прибыли. Мы работали с четырех до обеда. Механик приехал. Крепко обнимаем. Маленький весел. Храни тебя Бог. Всем привет. Аликс.

 21 сентября 1914 года

Моему Ники

Царское Село

Мой любимый!

Какую радость мне доставили твои две телеграммы! — Благодарю Бога за это счастье — так отрадно было получить их после твоего прибытия на место. Бог да благословит твое присутствие там! Так хотелось бы знать, надеяться и верить, что ты увидишь войска. Бэби провел довольно беспокойную ночь, но без сильных болей. Я поднялась наверх, чтобы поцеловать его перед тем, как пойти в церковь, в 11 ч. Завтракала с девочками, лежа на диване.

Полежала часок около постели Алексея, а затем отправилась встречать поезд, — не очень много раненых. Два офицера из одного и того же полка и той же роты, а также один солдат умерли в пути. У них легкие очень пострадали от дождей и от перехода Немана вброд. Ни одного знакомого — все армейские полки. Один солдат вспомнил, что видел нас в Москве этим летом на Ходынке. Порецкому стало хуже на почве его больного сердца и переутомления, выглядит очень плохо, с осунувшимся лицом, выпученными глазами, с седой бородой. Бедняга производит тяжелое впечатление, но не ранен. Затем мы впятером отправились к Ане и здесь рано напились чаю. В 3 ч. зашли в наш маленький лазарет, чтобы надеть халаты, и оттуда в большой лазарет, где мы усердно поработали.

В 5 1/2 ч. мне пришлось вернуться вместе с М. и А.**** для приема отряда с братом Маши Васильчиковой во главе. Затем обратно в маленький лазарет, где дети продолжали работать. Здесь я перевязала трех вновь прибывших офицеров и затем показала Карангозову***** и Жданову, как по настоящему играть в домино. После обеда и молитвы с Бэби пошла к Ане, у которой уже находились четыре девочки, и здесь повидала Н.П.*, обедавшего в этот день у нее. Он был рад повидать нас всех, так как он очень одинок и чувствует себя таким бесполезным. Княжна Гедройц приехала посмотреть Анину ногу, я забинтовала ее, а затем мы ее напоили чаем.

Довезли Н.П. в автомобиле до станции. Ясная луна, холодная ночь. Бэби крепко спит. Вся маленькая семья целует тебя нежно. Ужасно скучаю по моему ангелу и, просыпаясь по ночам, стараюсь не шуметь, чтобы не разбудить тебя. Так грустно в церкви без тебя. Прощай, милый, молитвы мои и мысли следуют всюду за тобой. Благословляю и целую без конца каждое дорогое любимое местечко. Твоя старая Женушка.

Н.Гр.Орлова** едет завтра в Боровичи для двухдневного свидания с мужем. Аня узнала об этом от Сашки*** и из двух писем своего брата.

22 сентября 1914 года

Моему Ники

Царское Село

Благодарю за известия через Орлова****. Пишу каждый день. Чудная свежая погода. Были утром у обедни и в лазарете. Маленькому все лучше. Крепко целуем. Голова очень болит. Храни тебя Бог. Аликс.